Он лежал на гальке, поёживаясь от врезавшихся в тело камней. Читать не хотелось. Вчера на базе был новый "заезд". "Старики" настороженно приглядывались к новеньким, стараясь сразу установить совпадение интересов к расположенному рядом ларьку. В математике это, кажется, называется конгруэнтностью. Вечером даже пели песни. Пузиков так не мог. Да и не умел. И это было, видимо, его бедой...
"Дядя, а ты так умеешь?.."
Он открыл глаза. Радом с ним сидел мальчик лет пяти и гордо показывал пальчиком на построенную им пирамидку из камешков.
"Знаешь, не пробовал!.."
"А ты попробуй! И увидишь, что это не так-то просто!"
Пузиков суетливо сел и специально несколько раз подряд "не сумел". Паренёк заливисто смеялся, показывая редкие, изъеденные зубки.
"А как тебя зовут?"
"Дядя Вася. А тебя?"
"Костик..."
Через десять минут они уже были закадычными друзьями. Костик рассказал несколько стишков, а Пузиков, больно ударяя локти, продемонстрировал, как сердится седая, вислоухая собака.

С пляжа шли вместе: он, Костик и мама Костика Агния или Агнесса Ивановна. Встречу назначили вечером в кинотеатре. Лёгкий ветерок шелестел листвой. Над головой Пузикова проплывали причудливые фигуры, сотканные из облаков. Ярко мерцали вокруг них и даже внутри них самих по-ненастоящему яркие южные звёзды. Пузиков не понимал, да и не хотел понимать того, что происходило на экране, заполненном карикатурными напомаженными мужчинами и чересчур реалистичными, излишне откровенными женщинами. В зале, уставленном сколоченными из досок скамейками, было тесно. Арабские фильмы пользовались успехом.
Агния сидела рядом, прижавшись к нему плечом. Костика пришлось взять на колени. Пузикову было неудобно сидеть, фильм не нравился, но он не решался даже пошевелиться, опасаясь лишиться контакта с плечом Агнессы Ивановны и ощущаемого им непередаваемого аромата каких-то тонких духов. Сеанс закончился поздно. Костик семенил ножками в темноте, держась за руки своей мамы и Пузикова. Изредка он повисал на них, подгибая колени. И тогда Василий Николаевич и Агния попеременно читали ему мораль. Он звонко хохотал и продолжал забавляться. По ногами шуршала галька, над головой покачивались густые кроны деревьев, заслоняя собой то одну, то другую часть звёздного неба.
"Мам, а почему этот дядя подсматривал, когда тётя переодевалась?.. А почему тот мальчик плакал?.. А почему то... а почему это?.."
Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Агния тихо смеялась низким, словно бархатным смехом и отвечала сыну, как казалось Пузикову, ласково и изобретательно. Пузикову не хотелось говорить. Он слушал мягкий мелодичный говор Агнии и наслаждался им, как звуками музыки. Её присутствие, хоть она и не видна была ему в кромешной темноте, казалось, будило в нём какой-то скрытый источник радости, веселья и упоительного восторга. Закрыв глаза, хоть это и не требовалось при теперешнем освещении, он вспоминал, какою увидел её днём на пляже: ослепительную, белокожую, с безупречными линиями шеи, рук и бёдер. Она казалась живой Психеей.
"Дядя Вася, а ты утром делаешь зарядку?"
"Конечно, Костенька! Все должны делать зарядку. Это очень приятно: сделать зарядку, а потом искупаться в море!"
"Ой, а ты не мог бы делать её вместе со мной? А то мама рано не встаёт, она любит поспать!.."
Агния опять тихонько рассмеялась.
"А папа разве с тобой не занимается?"
"А у нас нет папы, мы его прогнали, он был пьяница!"
Воцарилась неловкая тишина. Каждый думал о своём. Пузиков со стыдом поймал себя на мысли о том, что больше всего жалеет Агнию, её невостребуемую красоту.
"А?.. Дядя Вася?.."
"Конечно, конечно! Я буду за тобой приходить. А ты будешь рано вставать?"
"Да! Да!!"
Костик закричал и снова повис на поддерживающих его сильных руках.
Жизнь Пузикова чудесным образом переменилась. Чуть свет он бежал на соседнюю базу и робко стучался в заветное окошко, стараясь не смотреть, как Агния, накинув лёгкий халатик, склонялась над кроватью сынишки. Костик выскакивал на крыльцо взъерошенный, как только что вылупившийся птенец. Когда они возвращались с моря, отдыхающие ещё только просыпались, выползая из домиков и палаток, чадя папиросами и почёсывая разлохмаченные головы, гремя на кухне посудой и толпясь возле умывальника. Агния встречала их ослепительной улыбкой и уводила "физкультурника" переодеваться. Через полчаса они встречались в столовой. Пузикову не хотелось есть, но он делал вид, что голоден, как волк, так как маленький человечек всё хотел делать, как "дядя Вася".
И снова пляж, пряный запах морской травы, урчание накатывающихся на берег волн, звонкий смех Костика и "эрмитажная" красота его мамы. Иногда вместо купания уходили в лес, пачкали руки, скармливая Костику найденную ежевику и кроваво-красные ягоды кизила. В присутствии ребёнка Пузиков чувствовал себя легко и радостно. Он шутил с Агнией, смеялся, рассказывал ей анекдоты, изображал в лицах общих знакомых по пляжу и столовой. Агния смеялась низким грудным смехом, вроде бы с французским прононсом, каждый раз вызывая в душе Пузикова прилив тёплой тоски.
Но стоило Василию Николаевичу остаться наедине с Агнией, он испытывал необъяснимую напряжённость, почему-то терялся и боялся поднять на неё глаза. Она чувствовала это, становясь вдруг серьёзной и глядя на него, как ему казалось, встревоженно и недоверчиво.
"А что я могу ей сказать? - думал он. - Что мне нравятся её ножки? Она и так это знает. Что мне хочется её обнять? Это - пошло..."
И он ничего не говорил. Как неуверенный полководец готовит шаткую отступную позицию, так и он заранее планировал, как, прощаясь, он многозначительно пожмёт Агнии руку и попросит её адрес. И лишь когда, провожая автобус с уезжавшим Костиком, он увидел долго махавшую ему из окна удалявшуюся маленькую ладошку, он вспомнил, что так и не попросил этот адрес. С грустью в сердце он вернулся на турбазу.
Комендант сидел в своём кресле. В сумерках его нос светился как стоп-сигнал автомобиля. Пузиков посмотрел на него и неожиданно для самого себя предложил:
"Слушай, Лукьянов, давай выпьем! А?.. Я сейчас сбегаю!.."