Защита докторской не получалась, но наше умение точно управлять движением всё более интересовали заводы и НИИ, особенно военные.
Через некоторое время меня познакомили с профессором К., которого называли корифеем в нашей сфере. (Извините, думаю, известные люди, которые продолжают работать в закрытых организациях, не хотели бы афишировать себя. Это я вырвался на свободу). Его имя не было на слуху у широкого круга специалистов. Но ведь тогда никто не слышал и о Сахарове или Королёве. Учёные, работавшие в военной технике, не участвовали во всесоюзных конференциях, а статьи свои печатали в закрытых изданиях. Наконец, мне был дан телефон. Мои намерения не шли дальше поиска очередного интересного заказчика, да ещё в Москве. Но оказалось всё гораздо значительней.
Недалеко от помпезного звёздообразного театра Советской армии и торчащих в небо ракет военного музея я разыскивал "организацию". Спросить ни у кого помощи нельзя, ибо сам не знаешь что ищешь. Наконец, заметил две обшарпанные двери без вывесок, в которые часто входили и выходили люди. Обычный московский народ, одни с портфелями, другие с авоськами. Снаружи это был непримечательный 5-6 этажный корпус, но внутри он оказался протяженным набором комнат, кабинетов, лабораторий с актовым залом и, наверное, ещё кое-чем, куда доступа мне не было. Лишь впоследствии я понял - это было одно из крупнейших и старейших авиационно-космических заведений, которое занималось всем вплоть до нашего ответа на американские звёздные войны. Здесь располагалась только часть "института", один из корпусов. Где-то были ещё филиалы, "площадки", полигоны и т.п. Впрочем, хочу ещё раз предупредить, что если кто-то подумает заработать на содержащейся в моих записках разведывательной информации, то не отвечаю, если за эти показавшиеся ему "сведения" получит вместо долларов - по шапке.
Довольно быстро, без особых церемоний, секретарша пропустила меня к начальнику отделения. Его кабинет не казался особенно большим, ибо был заставлен достаточно засиженными стульями, примерно ориентирующимися на длинный стол. Всюду на стенах висели таблицы, на большой доске - наброски схем, которые, видимо, только что служили материалом горячих споров.
Подошёл ко мне, показавшийся очень молодым, высокий человек с простым, не "важным" лицом, приветливо поздоровался. Вежливо послушал о моих необычайно высоких достижениях, пригласил ещё 3-4 человека, представил меня и высказался за более основательное ознакомление с моими результатами. Я не удержался, заикнуться и о своём интересе в отношении защиты докторской, на что неожиданно получил ответ, что у них есть совет по этой специальности и "всё возможно"!
Когда ко мне уже немного привыкли, после нескольких приездов, то рассказали, что при первой встрече мои слова: "Мы можем без труда обеспечить точность вращения в 0.01%", - вызвали у всех весёлое настроение. Меня слушали учёные и инженеры, посвятившие жизни продвижению в точности привода и достигнутые ими 0.2% признавались тогда пределом возможного. Повышение точности до 0.1% планировалось на следующую пятилетку.
Однако начальство приказало, и они назначили мне встречи, имея в виду скучное занятие - убедиться, в каком же именно техническом месте этот молодой да ранний провинциал протаскивает ошибку и втирает всем очки.
Сначала я пару раз приезжал в Москву на встречу с одним из профессоров (их здесь оказалось множество), который более интересовался теорией. Профессор А. терзал мои формулы слишком простые по форме (но именно этой простотой и отражавшие ту неслыханную точность). В его теоретизированных глазах такая простота казалась примитивом.
Но согласитесь, учёные и поэты, громоздкие математические этажи, как и сложные стихи, вытекают из засоренных мозгов. В моменты вдохновения рождаются простые, чистые открытия и откровения. Не подумайте - вот захвастался. Просто, несколько раз за жизнь меня такое посещало.
Часто при детальном разговоре быстро выясняется, что специалистам даже из одной технической области очень непросто найти общий язык, единую точку зрения. Если согласиться обоим принять за основу моё понимание идеи построения привода, то не составляет труда убедиться в возможности получения этой особой точности. Но специалист-собеседник, даже оставляя в стороне его неизбежные и оправданные амбиции, вырос на иных исходных позициях. Он чуть вас послушает, и уже устал, и хочет, чтобы напротив - вы залезли на его "кочку" зрения, и с этой высотки указали путь к вашему сенсационному результату. Но если поддаться такому гиду, то путешествие получается запутанным, к цели может и не вести. Начинается довольно тягучая и напряженная полемика.
Кто-то из великих решил проблему спора людей с разными взглядами. Он сказал: "Хороша та точка зрения, с которой явление выглядит наиболее простым". Но многим вообще трудно взобраться на чужую точку. Им слишком дорого стоило укрепить свою.
Всё-таки в конце он, кажется, почувствовал что-то серьёзное в моей аргументации. Я был уже опытен в таких спорах и знал, что заявление о возможности обеспечить вращение вообще без всякой ошибки, кажется специалистам, привыкшим к традиционным взглядам, - ужасным, кощунственным и противоестественным. Даже собеседник к вам расположенный, услышав такое, сочувственно улыбался и терпеливо пояснял:
- Ну, без какой-то ошибки вообще ничего не бывает.
И я отвечал с ещё более проникновенной улыбкой:
- Извините, не могу с вами согласиться, - например, два плюс два будет ровно четыре. И никакой ошибки.
К тому же, в моих руках кроме логики были эксперименты. Если вас, уважаемый читатель, этот спор занимает - посмотрите выше "Моё открытие в приводе" и при минимальном терпении вы составите собственную точку зрения. Надеюсь, близкую к моей.
Тогда меня передали в руки следующего профессора. Это был высокий сильный человек с суровым лицом. Он ходил ни в каком не костюме, а просто в свитере, а жил, как я увидел позднее, на последнем этаже панельного дома в маленькой квартирке, в одном из углов которой из-за отошедшей панели просматривалось звёздное небо.
В противоположность первому проверяющему, профессор Б. знать не хотел никаких формул и уравнений (хотя, конечно, знал). Он настойчиво добивался от меня ясного понимания взаимодействия всех физически существующих элементов. Он требовал объяснить всё просто. Я считал себя способным популяризатором, любил и, вроде, умел всё объяснять "на пальцах", но этот человек был ещё намного более "стоящим на земле". Мне трудно давалось войти в особенности его понимания. Затем объяснить свои достижения в "его" форме. А после понять то, как он это осмыслил для себя. Иногда я чувствовал, что мои мозги не выдерживают такого напряжения, хотел вывернуться, закончить объяснение или свести его к шутке. Но Б. не поддавался и неколебимо сидел со мной час за часом. И никакого перерыва. Я уже изнывал и не мог найти предлога для "санитарной паузы". Наконец, он сказал, что пора и закусить. Я с вздохом облегчения вскочил... но профессор протянул мне бутерброд из своего пакета и... налил стакан чаю из термоса.
Эх эти советско-русские церемонии, а в свободном мире, на директорате фирмы среди дебатов красивая дама с улыбкой поднимается из-за стола:
- Хочу "пи-пи".
Всё-таки, как видите, я остался цел, а Б. уверовал в меня и во всём по-настоящему поддерживал, включая самые решающие моменты моей карьеры.
Со мной заключили хоздоговор на 3 года на 100.000 руб. Обычно для начала договор подписывали на год. Длительный срок указывал уверенность заказчика в исполнителе. Ну, а о способе расчёта суммы я уже говорил. Они тоже спросили - "сколько можете скушать?". Все мои аспиранты, инженеры и их руководитель не могли получать доплату более 35% к зарплате (довольно мизерной). Поэтому из денег заказчика мы "выбирали" не более половины. Остальное шло в доход института, который не сильно ценил нас за это. А потом при более хитром ректоре родной вуз находил способ снимать с нас не только остатки, но и наше кровное.
Думаю, что столичные люди знали тогда способы, как распорядиться хоздоговорными государственными деньгами с пользой для себя лично. Вспоминаю всякие вопросительные взгляды, намёки, но Иваново и после горбачёвской реставрации капитализма долго ещё гордился своим званием - города Первого Совета и был "святее Папы". Известно, например, что москвичи ездили на операции в Иваново, где, к их удивлению, в больницах о взятках понятия не имели.
Наконец, военные специалисты прибыли в мою лабораторию. Наши стенды их убедили, что моторы действительно крутятся с точностью 0.01%. Тогда они начали строить собственные установки. Позже я узнал, что какие-то из наших схем, которые я веером предлагал москвичам, им понравились и сразу ушли в производство.
Репутация моя укрепилась. Видимо, так устроены люди. Если известные технические спецы видят новшество своими глазами, трогают его своими руками и не могут в него поверить, почему удивляют нас гуманитарные обыватели, которые и теперь твёрдо верят, что, например, евреи пьют кровь христианских младенцев. Забегая чуть вперёд, скажу, что и с таким кадрами пришлось здесь столкнуться.
Через полтора года работы я узнал, здесь существует совет по докторским защитам. Начальник отделения на мой вопрос ответил:
- Защита вполне возможна, готовьте доклад на Совете отделения.